«Машина времени, – оцепенело подумал Швейцарец, – они придумали… или не придумали, а как-то завладели, не суть важно, машиной времени. Конечно же – и тогда все эти маскарады с эсэсовскими самураями объясняются легко и просто. Равно как и японские сосны и шелк. И что на первого встречного этот хренов иерарх готов истратить… черт, даже и не скажешь, сколько, – но если где-нибудь в Новом Магадане устроить аукцион бутылочке какого-нибудь „Хеннесси“, предварительно прочитав там цикл лекций на тему… это будет даже не золотом по весу».
– Саке, – выдохнул он первое, что пришло на ум.
Толстяк, ничуть не удивившись, приподнял над столиком высокий, чем-то похожий на перевернутый бокал для вина серебряный колокольчик, качнул два раза…
– Мне как обычно, – сухо произнес Шио. «Попугай» сидел с таким видом, будто проглотил нечто длинное и острое и теперь прислушивается к ощущениям изнутри.
Дяо кивнул.
– Значит, – обратился он к кому-то за спиной стрелка – оборачиваться Швейцарец не хотел, а отражение в полировке было слишком нечетким да и просто маленьким, – бутылочку беленькой досточтимому Шио, саке для нашего гостя и… пожалуй, четверть зеленого для меня. Ну и закусок легеньких.
Дорого бы я дал за то, чтобы послушать, о чем эта парочка перешептывалась на кухне до прихода полицаев. Ох и дорого. Только ведь это не автоматом нужно быть – микрофоном с чувствительной мембраной, в крайнем случае стетоскопом. А так, хоть у меня слух и получше человеческого, но разобрать я сумел лишь то, что разговор велся хоть и шепотом, но «на повышенных», что называется, тонах. Кажется, Энрико пытался что-то доказать Анне, в чем-то убеждал, та не соглашалась, огрызалась, но кто победил в итоге и, главное, о чем шел этот спор, так и осталось для меня тайной.
Сугубо теоретически Эмма и Макс должны были расслышать больше меня – они-то стояли, опираясь на пол, прислонившись стволами к стенке, и, следовательно, доходящие с кухоньки вибрации воспринимали куда четче. Увы и ах, они никакого желания пересказывать мне разговор не проявили, и я, со своей стороны, ответил им взаимностью – то есть просить не стал. Не хотите – не надо, дело ваше. Посмотрим, как дальше затвор провернется.
Дальше явились полицаи – висевший на боку пристава Петр-Петрович при виде моих упокойничков одобрительно лязгнул, а подойдя ближе, проскрипел что-то вроде: «Красиво сработал, молодой!»
Голос у него при этом был совершенно осипший. Видимо, на днях старику довелось хорошо пострелять – два-три рожка в хорошем темпе, не меньше, – и теперь он еще с неделю будет харкать отпотевающим нагаром.
До сегодняшнего дня мы с ним толком знакомы не были, но я знал, что на похвалы старик скуп и даже подобная вроде бы по касательной пущенная фраза стоит немало. Что почти тут же подтвердила Ксюха стоявшего рядом со мной полицая, тихо шепнувшая:
– Четко сработал, парниша, сам «пэ-пэ» хвалит.
У меня даже промелькнула мысль: набраться наглости да и спросить у Петр-Петровича, не слышал ли он про наших с Сергеем нанимателей чего-нибудь интересного. Наверное, и спросил бы – не будь в комнате Эммы и особенно угрюмо поглядывавшего из своего угла Макса. «АКМ» явно злился, и, в общем, я его понимал. Но раз уж твой хозяин такой лопух, что предпочитает полагаться на какие-то из консервы деланые ерундовины, а тебя, словно нашкодившего ребенка, ставит в угол… извини, друг, однако это глубоко ваши с ним личные проблемы. И коситься при этом на всех с видом обиженного судьбой и миром – ей-же-ей, не стоит!
В итоге я все-таки промолчал. Может, и зря – потому что уже на пороге, уходя, Петр-Петрович глянул на меня с таким видом, словно…
…словно то ли ждал от меня чего-то, то ли все же сам хотел что-то сказать – но тоже протянул до последнего момента, пока не стало слишком поздно.
Если это и впрямь было именно так, если мне этот его взгляд не почудился – получилось глупо, вслушиваясь в затихающие на лестнице шаги, подумал я.
– Хозяин Макса вам не доверяет, – неожиданно сказала Эмма.
– Что?
– Энрико не верит вам, – повторила черная винтовка. – Он считает, что эти двое приходили за вами.
Такой нелепости я не предполагал услышать даже от человека.
– За нами?
– Он убежден, что их собственные враги еще далеко позади. А значит…
– Мать-фреза, да какие еще враги! Неужели он и в самом деле не понимает, что наличие золота в кошеле уже достаточный повод числиться во врагах у двух третей местного населения?!
– Энрико все еще рассуждает, как воин Храма, – неохотно произнес Макс. – Там… откуда мы прибыли… среди разбойников нет безумцев, способных ради нескольких монет напасть на воина Храма.
– Там – это на обратной стороне Луны? – с сарказмом осведомился я. – Более близкое местонахождение столь трусливых бандитов лично мне вообразить сложно.
– Напрасно смеешься. Храма опасаются все.
– Макс, три минуты назад в этой комнате толпились полицаи. Они тоже сумели внушить почтение жителям города и шести-семи близлежащих деревень, а также вселили священный ужас в сердца базарных торговцев. Однако редко выдается месяц, когда в их рядах не образуется новых вакансий – как ты легко можешь догадаться, вовсе не по естественным причинам. Хотя, – добавил я, – с другой стороны, что может быть для человека естественней, чем насильственная смерть?
– Сколько врагов убивают ваши полицаи за каждого своего?
– Вообще-то, – с легким недоумением отозвался я, – если подобную статистику кто и ведет, то разве что Петр-Петрович или Опанас – пистолет полицмейстера.